Бюрократизм
«Ленинец», спецвыпуск к 70-летию ВЛКСМ. 29 октября 1988 года
В восьмом девчонки нашего класса влюбились... в первого секретаря горкома комсомола. Я и сейчас помню 'его имя и фамилию. (Кстати, тогда, в шестидесятом, даже нам, зеленым юнцам, которым едва успело «стукнуть» четырнадцать, не приходило в голову величать комсомольского лидера по отчеству.) Не помню, чем поразил он наше воображение, но ведь поразил же!
Я спрашивала нынешних школьников — и никто не сумел назвать ни первого, ни даже третьего, «школьного» секретаря.
Интересно, а когда в аппаратах появились уже три секретаря? И вообще, когда горком, райком превратился в «аппарат»? Вдумайтесь, какое удивительно мертвое слово! «Райком», «комитет» — это еще живет, действует, но — «аппарат»!.. Лично у меня это слово ассоциируется с названием романа Кафки — «Замок». Кто читал, тот поймет, что я имею в виду. Замок, в который попал герой, — доведенный до абсурда управленческий механизм, стоглавое и сторукое чудовище по имени Бюрократия.
Не возводились ли подобные замки и у нас в комсомоле? Тихо и незаметно Дело постепенно заменялось бумагой, Слово — Инструкцией. И так удачно все получалось. Возьмем, например, «выход в первичку», или «в массы». Помню, не так уж давно сотрудники обкома комсомола попрекали нас, журналистов: мол, совсем с народом не общаетесь — то ли дело мы, хочешь — не хочешь, а есть положение, по которому каждый комсомольский работник обязан определенное количество дней провести в командировках по области. Они действительно добросовестно отрабатывали эти дни. Но удивительное дело — почему-то на редкость плохо владели обстановкой. Мы, по наивности пытавшиеся порой обратиться в обком за адресами интересного опыта, постоянно обжигались. Помню, приехала в одну из школ Фурмановского района — сказали там добрые отношения с колхозом. А учителя обомлели от удивления: кроме плохого, ничего хорошего сказать не можем. Подобное происходило и со многими моими коллегами. В конце концов, в редакции даже посмеиваться начали: если в обкоме дали адрес — лучше не ехать.
А комсомольские работники продолжали неукоснительно выполнять «план по командировкам». Главное ведь выехать, отчитаться, а как ты там работал — с людьми, с бумагами или с себе подобными аппаратчиками, неважно.
Есть такой замечательный термин — «эффект присутствия». Во всяких там НИИ, КБ достигается этот эффект очень просто: висит пиджак на стуле, значит, все в порядке, служба идет. Истинные аппаратчики до такого примитива 1-е опускаются. Они все время в работе, порой даже сверх отпущенного графиком времени задерживаются: заполняют ведомости, составляют отчеты и сводки, осуществляют контроль за выполнением очередного постановления. Мы даже позаимствовали для таких деятелей иностранное определение — функционеры, А как иначе скажешь, если они вообще-то работают?
Нет, я вовсе не хочу сказать, что все были такие. Но из песни, как говорится, слова не выкинешь. Это сейчас в ходу свободные микрофоны, общественные приемные в обкоме и открытые дискуссии, на которые «приглашаются все желающие». А еще несколько лет назад пленумы обкома комсомола проходили при закрытых дверях, и каждое выступление проходило предварительно цензуру. Я помню, как привлекали нас, журналистов, к подготовке этих выступлений. И думаете, для редактирования? Отнюдь, мы писали «тексты речей» и дояркам, и школьникам, и студентам-медалистам, и молодым рабочим. Сначала их просматривали комсомольские секретари, потом отправляли в обком партии — на утверждение. Не дай бог, кто-то что-то скажет не так...
Главный принцип бюрократизма — имитация бурной деятельности. Разве это не великий труд — подготовить выступающих? И разве легко «разработать ряд конкретных мер «• исправление существующего положения»? Причем в тех условиях, когда «наряду с достигнутыми успехами имеются существенные недостатки»...
Слова, заслоняющие суть явлений, работа, подменяемая бумаготворчеством. И над всем — ее величество цифра. Даешь две пятилетки — в одну! Даешь животноводческие отряды! Охватим всех обществом трезвости! Отчитаемся лучше всех по всем показателям! Мы умудрились «даже торжество приема в комсомол превратить в апофеоз массовости. Главное — количество.
Как сейчас, вижу маленьких формалистов с комсомольскими значками, строго вопрошающих своих одноклассников: «В каком году комсомол получил второй орден?» После растерянных, сбивчивых ответов еще на два-три подобных вопроса — краткое ^резюме: «Не готов». А что, собственно, проверяется — память или что-то другое, более важное?
Во главу угла бюрократы ставят Букву, а не Дух. Требовалась Анкета, а не Человек. Сколько их было, призванных на посты и должности именно таким образом. «Беспартийный, 20 лет, рабочий» — и вот уже мы голосуем за нового депутата областного Совета. Конечно, это был честный человек, добросовестный работник. Но рядом — прирожденный борец, энтузиаст. Только увы, ему уже 23 — значит, не подходит.
Впрочем, что это я обо всем — в прошедшем времени. До сих пор узнаю иных комсомольских работников, как говорится, по походке. Есть на них какая-то несмываемая печать, нечто такое, что в любой толпе выделяет и как бы приподнимает над остальными. Раньше, правда, было еще проще. В летнюю жару, например, обкомовцы безошибочно узнавались по строгим костюмам и галстукам. Впрочем, это внешнее, а вот суть — какая она там, за глухо застегнутыми воротничками? Не разглядеть ее тогда было — существовало не личное, а просто мнение, в ход шли не слова, а лозунги.
Время ломает стереотипы. Пахнуло свежим ветром и в кабинетах. Но где-то еще притаились чиновники с комсомольскими значками. Ждут, не прозвучит пи новый приказ, не выйдет ли новая инструкция — только бюрократизм — не объективная реальность, а свойство души человеческой. Давайте же спасать наши души!
Людмила КОТЛЯР.